Как клепали дело "Сети" (18+, много букв).

Uncle Sasha написал(а) к All в Oct 21 18:01:18 по местному времени:

Dear All,


https://novayagazeta.ru/articles/202...ernaia-dyra-18

Моторка, черная дыра. 18+

Максим Иванкин - о том, как из него выбивали признание в убийстве

14:43, 12 октября 2021 Ян Шенкман, обозреватель

Максим Иванкин в суде. Фото: Максим Буданов / Коммерсантъ

То, что вы прочитаете ниже, поражает воображение не запредельной
жестокостью (бывают, и даже часто, гораздо более страшные пытки), а своей
обыденностью, заурядностью. История Максима Иванкина - самая обычная, это
происходит каждый день с тысячами заключенных. Просто не у каждого есть
возможность об этом рассказать и не каждый находит силы.

Письмо в "Новую" он передал из СИЗО-1 города Рязань уже в статусе
обвиняемого по делу об умышленном убийстве. А когда месяц назад выехал по
этапу из чувашской колонии, был еще в статусе свидетеля по тому же делу.
Обвиняемым он стал по дороге.

В этом и ужас. Есть ощущение, что однажды попав в систему ФСИН, человек
полностью лишается прав, с ним можно делать все что угодно, в том числе
пытать, в том числе вешать все новые и новые обвинения,таких случаев много.
Ему так и сказали там: "Ты никто!"

Главная эмоция этого текста - я ничего не могу, мне никто не поможет. Ни
ЕСПЧ, ни правозащитники, ни родные, ни адвокат. Не придет большой начальник
надо всеми и не даст по рукам мучителям. Потому что нет в стране такого
начальника. Это территория, где не действуют не только законы РФ. Не
действуют даже простые человеческие понятия: сострадание, справедливость,
честь, достоинство, солидарность. Попав туда, ты остаешься один на один с
насилием.

А теперь несколько пояснений об Иванкине и его истории. Они помогут вам,
когда вы будете читать этот текст.

"Сеть". Сообщество, запрещенное в РФ и признанное террористическим. По делу
"Сети" сидят девять человек - два из Питера, семь из Пензы. Один из них
Иванкин. Оно было создано примерно таким же способом, как дело Иванкина,
только не в колонии, а на предварительном следствии. В деле есть заявления
о пытках, в том числе о пытках электрошоком.

Моторка. Больница при Владимирской ИК-3 (в тексте Иванкин называет ее
"Тройка"). Одно из самых страшных мест в нашем ФСИН. Активист Константин
Котов, отбывавший срок во Владимире, рассказывает, что туда свозят со всей
страны заключенных, чтобы ломать и выбивать показания.

Полтавец. Алексей Полтавец, омский анархист, бежавший из страны. В прошлом
году в публикации "Медузы" (признана "иностранным агентом") рассказал о
том, что совершил - вместе с Иванкиным - убийство Артема Дорофеева и
Екатерины Левченко в лесу под Рязанью. Следственными органами РФ не
допрошен и не привлечен к ответственности. Доказательств, подтверждающих
его слова, до недавнего владимирского признания Иванкина не было.

Статья 106. Статья УИК РФ "Привлечение осужденных к лишению свободы к
работам без оплаты труда". В колонии это считается западло. Но именно
согласие на 106-ю статью заставили подписать Иванкина. Заодно с отказом от
адвоката, от оповещения родственников и другими опасными документами.

И главное. Иванкину сейчас грозит новый срок вплоть до пожизненного. Плюс к
уже имеющимся 13 годам. Я знаю, что многие скажут (и уже говорят): "А что
же он хотел? Он убийца". Так говорили и про "Сеть": "Все правильно, они
террористы". Я бы очень хотел в этом убедиться и негодовать вместе со
всеми, но не выходит. Я занимаюсь этим делом три года и пока не видел
сколько-нибудь внятных доказательств, кроме показаний, полученных
сомнительным образом. Зато видел много лжи, насилия и нарушений закона.

Очень хочется знать правду, но государство лишает нас этой привилегии,
потому что правды, полученной под пытками, не бывает.

Письмо Максима Иванкина

Этап

Еще в Нижнем я понял, что еду во Владимир. Все, кого в этот день заказали
на этап, ехали именно туда. На привратке я услышал от одного парня,
Мелкого, что он уже был во Владимире.

- Жопа там. Режим. На первом централе еще норм, более-менее. Так, жуть
гонят, и все. Могут собаку приспустить так, что она у тебя возле ноги
зубами клацнет. У меня так было. Ну а потом, как в хату поднимешься, все
норм уже.

- Короче, лучше гривой кивать и со всем соглашаться.

- Ну да, типа того. Газовать - себе хуже. А вот на Тройке вообще все плохо.
И ломка, и приемка есть.

Максим Иванкин. Фото: фейсбук Анны Шалункиной

Я не знал, что Тройка и Моторка - это одно и тоже. За Тройку я слышал
впервые, а вот за Моторку наслушался много. И про то, что ноги-руки-ребра
ломают. И за то, что где-то в 2010-2013 годах ни один человек этот лагерь
не прошел. Ломают всех. Когда я услышал, что свое имя там можно забыть, то
не понял, что это значит. Думал, что там вместо имени что-то в духе "зэка
№:"

- В смысле - забыть имя? - спросил я у владимирского.

- Залупа, гондон - так там к тебе обращаются. И "насилуют".

В поезде меня посадили с мужиком, что ехал в Москву. Тех, кто ехал во
Владимир, посадили отдельно, и от этого появилась надежда, что беда пройдет
мимо, что пронесет.

Конвойный прошелся с личными делами и сверил с ними зэков.

- Гражданин начальник, - начал я, - разрешите узнать, а какой там у меня
конечный пункт указан?

- Слушай, тут много что написано. И Владимир, и Москва, и Рязань, и
Ярославль. Слышь, Иванкин, а ты вообще кто?

- В каком смысле?

- Куда тебя везти, хер его знает. Приказа из Москвы надо ждать. Сказали,
что позвонят. Блатной, что ли, а?

Не пронесло. Высадили меня во Владимире.Начальник выкрикивал:

- Фамилия! Имя! Отчество! Статья! Начало срока! Конец срока! Режим!
Спускайся! Живей! Встал, сука, голову вниз! Сел на корточки! Два шага
вперед! Фамилия! Имя! Отчество!

Так добрались до автозака, а затем до СИЗО-1. Я заметил, что у меня опухает
и болит щека. Холод + нервы х грязь = фурункул.

Выслушивая, что мы суки и гандоны, мы пробежали с баулами мимо собаки и
зашли в привратный бокс. Фсиновец стал вызывать по одному к операм.

Сначала опера тебя обрабатывают, потом долгое ожидание, потом обыск, потом
только в камеру.

Вернулся от оперов один из "красных" и спросил Мелкого:

- Слышь, а где этот наш? Ну, с тринадцатью годами который:

- Ты че, вот он, - Мелкий указал на меня.

-За тебя спрашивали, - сказал мне "красный".

- Чего спрашивали-то?

- Они мне сначала за меня начали. Кто, куда, зачем, откуда. А потом про
тебя. Говорят: "А с вами там приехал террорист? Он что рассказывал? Говорил
что-нибудь?" А что я им скажу? Сказал, что ты особо не разговариваешь. Так,
говорил, типа, что ни за что сидит. Правильно сказал?

- Спасибо. Все правильно.

Оперов было двое. С одним из них мне пришлось видеться и потом. Про таких
один из зэков сказал: "Нет никого хуже дебила, считающего себя умным". И
началось:

- А что это у тебя за статья такая?

- Ну так. Экстремизм.

- А сделал-то что?

- Ничего.

- Как в обвинении написано?

- Участие в терсообществе.

- В каком?

- "Сеть".

- Участвовал?

- Этого сообщества не существует.

- Но ведь срок же дали?

- Дали.

- Ну ладно, ладно. А по обвинению как? Что это за сообщество?

- Сообщество, созданное с целью свержения конституционного строя.

- А что же ты к нам приехал?

- Не знаю. Не я билет покупал.

- И догадок нет?

- Нет догадок.

- Адвокаты за тобой едут?

- Не знаю. Я давно уже домой не звонил. Наверно, уже потеряли меня там.

- А ФСИН-письмами общаешься?

- Общаюсь.

Фигуранты дела "Сети" в суде. Фото: Влад Докшин / "Новая"

Тогда я не знал, почему меня всюду спрашивают про ФСИН-письмо. Как потом
выяснилось, в это самое время моей жене, которая пыталась отыскать меня
через ФСИН-письмо, лгали, что я в Зеленограде, Можайске, Саратове, Москве.
И везде я был одновременно. Она искала меня, а я выкручивался из оперского
допроса, стоя голым, потому что операм пришло в голову с пристрастием меня
прошмонать. Наконец я оделся и стоял перед ними, дрожа от холода, нервов и
недосыпа.

- А со щекой что у тебя?

- Фурункул.

- Фурункул:

И отвели меня в еще более холодное помещение с незакрывающимся окном.
Куртка осталась в боксе, забрать ее разрешили только под утро.

Моторка

Через день-два щека распухла до невероятных размеров. Это со мной случалось
не в первый раз. Гнить в тюрьме - нормальное занятие. Мне предложили
подписать бумаги о госпитализации, и я подписал. По опыту я знал, что боль
может продлиться еще долго. Загноение надо удалять. Но вечером того же дня
фурункул прорвался сам и оставил после себя открытую рану диаметром в
полсантиметра.

Врачу я сказал, что в медпомощи больше не нуждаюсь, а в госпитализации и
подавно. Попросил оформить отказ.

- Все сделаем, - был ответ.

Еще через два дня меня дергают на этап на больницу. Я еще не знал, куда
еду, но чуйка била тревогу.

Сначала все было нормально. Обычный старшой проводил обычный обыск. Но
потом пришел опер. Впервые за все 3,5 года моей отсидки докопались до моих
писем, рукописей и бумаг. Все было вынуто, перемешано и похерено.

Он читал вслух письма и насмехался над людьми, что мне пишут, а потом
спросил с маньячьей интонацией:

- Ты хоть знаешь, куда и зачем приехал?

Меня переодели в больничную робу. Дали взять с собой чай, сигареты, одни
носки, одни трусы, мыльно-рыльное (по минимуму) и туалетную бумагу. Лишь
через три дня я получил туалетную бумагу, а через неделю чай и сигареты.

Заключенные в ИК-3 во Владимире. Фото: ФСИН

Опер вызвал сотрудника, и меня повели в больницу. Вели под регистратор.
Когда зашли в больницу, худшие мои опасения подтвердились. Прозвучали
слова:

- Э, слышь! Сюда подошел, сучка!

Опер резко выключил регистратор и, прежде чем дать обиженному со мной
поработать, отозвал его в сторону, чтобы проинструктировать. Вскоре
обиженный вернулся уже с подмогой. Я поставил пакет на стол,

выслушал лекцию о том, кто я и что из себя представляю. Получил легкий удар
по почкам. Только потом меня завели в палату.

Она была двухместная. Примерно через полчаса пришел мой сосед, один из тех,
кто помогает лайтово издеваться над зэками.

- Мне вот многие не верят, а я людей убиваю. И силу этих людей себе
забираю. Но ты не бойся, тебя убивать не буду.

- Ладно, ты мне лучше расскажи, как у вас тут?

- Как у нас тут? А ты вообще кто?!! Ты по жизни кто, я тебя спрашиваю?

- Мужик.

- Какой ты на хрен мужик! Мужик он! Ты работал хоть когда-нибудь, мужик?

- Всю свою жизнь работаю.

- Кем ты мог работать?

- На стройке в основном. Грузчиком, разнорабочим.

- Кто, ты? Грузчиком и строителем? Да ты себя видел?

Я понимал, что это провокация, и старался сохранять спокойствие.

- Да у тебя ручки-то музыкальные. На пианино играл?

- Играл.

- Мужик он! Тоже мне нашелся! Ты никто, понял меня? Где бирка твоя?

- То есть без бирки я для тебя никто?

Я понял, что это за существо, по каким законам он живет и чем
руководствуется. Он лег на шконку.

- По 228-й?

- Да, - ответил я, глядя в окно.

Человек 10 зэков подметали прогулочный двор. На Моторке все подписывают
статью 106 и по ней бесплатно работают.

- Барыга, блин! Людей травил! А тут себя мужиком называет!

- Я не травил.

- Да все вы не травили. Кого ни спроси, все невиновны! Я вот убил и за это
сижу. Что, слабо так признаться, а?

- Да, - спокойно ответил я.

- А жизнь-то у тебя застрахована?

- Вроде бы да. Мама меня вроде бы страховала.

Он задумался, и снова возникла пауза.

- Книжки читаешь? - спросил сосед.

- Читаю.

- А я вот их на дух не переношу! - снова повысил он голос и захлопнул
книгу.

- Можно тут книгу где-нибудь взять?

- Сиди вон в стену долби,- брезгливо бросил он и закрыл глаза.- И с матраса
слезь! Не мни!

Через полчаса меня завели в то же помещение, где произошло мое знакомство с
местным контингентом. Там стояли несколько зэков, а у окна, глядя в него,
сидел опер. Сначала меня поставили лицом к стене, а затем посадили за стол.
На столе меня ждали бумаги на подпись.

- Подписывай! - рявкнул кто-то из зэков.

Я решил прочесть. Первые две мне показались неопасными: согласие на
медпомощь и на что-то в духе помощи психолога-психиатра. Оказалось, они-то
и были самыми опасными для меня. Из-за этих бумаг я и провел на Моторке две
недели. А мог провести и в психиатрическом отделении.

- Подписывай давай! Нефиг там вычитывать! - снова зарявкал зэк.

Следующая бумага была об отказе в уведомлении моих родственников о моем
местонахождении, за ней еще какая-то, а за ней статья 106. Я положил ручку
и сложил бумаги обратно.

- Я не буду это подписывать, - сказал я.

Зэки резко вскочили, и тот, что разговаривал со мной, по стойке смирно
отрапортовал оперу:

- Гражданин начальник, он отказывается подписывать!

- Встал, сука! - рявкнул мне зэк. - Раздевайся!

Я разделся догола. Меня поставили к стене, дали затрещину. В глазах
заискрило. В том же помещении был вход в душевую. Меня завели в нее и
поставили на растяжку. Затрещина. Удар по почкам.

После уезда с Моторки ни у кого нет синяков. Если и были, то зэки лежат в
больничке до тех пор, пока следы не пройдут или не будут чем-то обоснованы.

Как никогда я оказался близок к последним дням Тесака. Нет, я не думал, что
меня тут убьют, но либо здоровье, либо себя я тут потеряю.

- А с чем его к нам привезли? - спросил один зэк у другого.

- Не знаю. Слышь, залупа, а че у тебя болит-то?

- Ничего, - скрипя зубами, процедил я.

- А че тогда привезли?!

- Фурункул был. Уже прошел.

- А, это вот этот что ли? - спросил зек, заглядывая на открытую рану в моей
щеке.

- Ну это выдавить надо,- сказал еще какой-то зэк, и кто-то из них надавил
своим пальцем мне на рану.

Я думал, что взвою.

Удар по ногам, чтоб я их держал еще шире. Между ног беззвучно трещали
мышцы. Удар по почкам. Снова затрещало. Искры. Все это сопровождалось
бранью и угрозой изнасилования. Меня развернули спиной к стене и сказали
сесть на пол и вытянуть ноги. Холод. Я смотрю в пол и пытаюсь понять, что
мне делать. Мне сказали, чтобы я, не отрывая колени от пола, тянулся руками
к кончикам пальцев. Как утренняя гимнастика. Я согнулся и на меня резко
надавили. В пояснице и под коленями затрещало. Я сложился. Давили плавно,
но сильно.

- Ладно! - крикнул я -Перестаньте! Я подпишу!

- Вот и мы тебе говорим,- прошипел кто-то из "красных". - Тебе еще сидеть
дофига. Лучше же нормально отсидеть, а не дырявым, да?

Хватка ослабла, я разогнулся и отлип от холодного кафельного пола. Меня
снова развернули лицом к стене и еще раз ударили по почкам. Спина болела
так, будто я ее сорвал.

- Ты не понимаешь. От нас начальство требует, - сказал кто-то из "красных".

Меня вывели из душевой, и я подписал все бумаги. Я согласился и на
медпомощь, и на медобследование, и на психологическую или психиатрическую
помощь. Подписал сто шестую. И попросил не уведомлять жену о моем
местонахождении. Я понял, что попал в черную дыру, что они могут здесь
делать со мной все, что хотят. Помощь ко мне не придет, пока меня не
сломают. А они сломают в любом случае, и обязательно до прихода помощи.

- Хорошо, - сказал один из зэков, забирая у меня бумаги и ручку, после чего
взял в руки видеокамеру. - Бери метлу. Мети. Я тебе задам пять вопросов.
Первые три - да. Последние два - нет.

Я представляюсь на видеокамеру и подметаю пол. Вопросов я не помню. Голова
уже была, как в тумане. Но общая суть ответов в том, что я отказываюсь от
воровских традиций, что статья сто шесть мне приемлема и что никто не
оказывал на меня давления.

Унижение и боль. Никаких светлых чувств не остается. Ни любви, ни дружбы,
ни солидарности и понимания. Только боль и унижение. Все остальное - пусто.

Меня постригли и вернули в палату.

- О! Лысая башка! Вернулся! - отсалютовал, лежа на кровати, мне сосед.

- Теперь я понял, что у вас тут и как:

Сосед, помолчав, ответил:

- А я тебе про что. Я вот газовал. Топил за что-то. Страдал. И за что?
Только здоровье все свое оставил. И вот он я в итоге. Сиди смирно. Не
вставай.

Весь остаток дня я просидел смирно на краю кровати. Встал один раз на
проверку. Она меня поразила больше всего - на обход пришел старший
дневальный, не сотрудник, а зэк.

Ночью я спал прерывисто, так как не знал, чего и от кого ожидать. От
соседа? От ментов? От зэков?

На Моторке все друг друга сдают, нет никакого намека на кодекс чести. Двое
общаются о своих делах, и к ним подходит третий. Сразу ясно - сука.

Утром в штабе меня встретили три фейса. Тема разговора очевидна -
признавайся в убийстве. Целый день я объяснял им, что не при делах. Они
меня выслушали. Вечером или ночью отступили.

Соседа на месте не оказалось. Вместо него был здоровенный зэк, которого
приставили ко мне как дневального. Так они и менялись в дальнейшем: с утра
до вечера за мной следил один, с вечера до утра присылали другого. Я должен
был находиться под их надзором беспрерывно. В туалет они ходили со мной.
Без разрешения я вообще ничего не мог делать. Они сопровождали меня по всей
больнице, держа за шею и руку. Голову поднимать там запрещено. Еще одна
ночь прерывистого сна: зэк всю ночь ходил по палате мимо моей кровати.

Утром снова в штаб. Диалог уже был в более грубом формате и в присутствии
сотрудников ФСИН. Один из них в очередной раз мне угрожал "износом".
Подобная угроза далеко не первая за мой срок, но тут я понимал, что он не
пустословит. Затрещина тут же напомнила о моих приключениях в первый день.
Это был лишь легкий подзатыльник, но я уже почувствовал себя собакой
Павлова со всего одним рефлексом - скорее выбраться из Владимира. Но я
знал, что без "сознанки" они меня не отпустят.

Можно оставить зэка на больнице под предлогом того, что у него корона.
Можно бесконечно брать анализы, если кому-то что-то в них не нравится.
Можно запереть зэка в психушку и сделать там из него овощ. Можно сделать с
зэком что угодно. Только зэк ничего не может.

- Макс, ну ты же не глупый парень, - говорит добрый коп, - ну ты же
понимаешь, что мы и без тебя все докажем:

- Не уходи в себя! - рявкнул злой коп. - Ты думаешь, что здесь плохо?
Хочешь, мы тебя на черную зону отправим? Там родители убитых заплатят
блатным, чтоб те с тобой разбирались. Тебя там "затрахают" до смерти!
Думаешь, что они этого не сделают? Сделают!

Мне уже не в первый раз угрожают от лица родителей убитых. И это как-то
особенно мерзко со стороны сотрудников.

- Или отправят тебя в: Это самое: Откуда там Полтавец?

- Из Омска, - ответил я, глядя в пол.

- Во! В Омск! - продолжал злой коп, размахивая руками. - Знаешь, каково в
Омске?

- Макс, - снова протянул добрый коп, - ну ты же должен понимать. Ты же
умный парень:

Я понимал, что ждет меня по возвращении в палату.

Я не верю в поддержку. Не верю в ЕСПЧ. Не верю, что меня когда-нибудь
найдут. Внутри меня что-то хрустнуло. Что-то переломилось. Все заполнилось
страхом.

Я чувствую, как темнеет в глазах и голоса фейсов сменяет белый шум.

- Не уходи в себя!

- Я и не ухожу, - ответил я откуда-то из обморока.

В глазах прояснилось. Я сижу, как и сидел. Даже не сдвинулся с места.

- Я подпишу все, что вы скажете, - это был единственный вариант ответа.

Место убийства убийство Артема Дорофеева и Екатерины Левченко. Фото:
Светлана Виданова / "Новая"

Увидев явку, я ахнул. Всюду "Сеть". В убийстве у меня лидирующая
жесточайшая роль. За одну такую явку можно получить лет двадцать.

- Завтра такой следователь приедет! Вот он-то тебя раскрутит по полной, -
сказал злой коп.

- Ну Макс. Ну чего ты такой убитый? - спросил добрый коп.

Я думаю о том, что моя жизнь кончена. Из тюрьмы я никогда уже не выйду. У
меня не будет свободной жизни. Да и вообще - это уже не жизнь, а
существование. Меня никто отсюда не вытащит. Надо отпустить Аню. Она
столько для меня сделала: А я больше никогда и ничего не смогу сделать для
нее.

Меня вернули в палату. Со мной зашли еще два или три быка. Поставили передо
мной тумбу. Еще один бычара принес мою явку и бланки для явки и
объяснительной. Сказали всеслово в слово переписать. Один раз я ошибся,
написав, вместо "лево-радикальные взгляды""лево-радикальную идеологию".
Пришлось переписывать заново. Все это время они стояли надо мной и
подсказывали.

Когда я все переписал и подписал они ушли, а мой зэк-надзиратель сказал
мне:

- Учи. Выучишь, перескажешь, тогда ляжешь спать.

Примерно до полуночи я учил наизусть свою "явку с повинной".

Утро. Штаб. Приехал следователь. В кабинете появились новые фээсбэшники и
фсиновцы. Тот, кто вчера был добрым копом, сегодня стал злым, но зато очень
мило общался по телефону с государственной адвокатшей. Следователь дал мне
бумагу, чтобы я написал отказ от своего платного адвоката, так как у них
мало времени, а мой адвокат очень занятой. Но формулировка была "в связи с
разными позициями по делу". Приехала адвокатша. Так же мило беседовала с
фээсбэшником об общих знакомых: кто из прокуратуры ушел в адвокаты, кто из
СК в прокуратуру, а кто просто по соседству живет. Адвокатша - бывшая судья
(на самом деле - помощник судьи.- Ред.). Доверия ей ноль. Начался допрос.
Фсиновцы как сидели, так и сидят, но в протокол не занесены. Фейсы приходят
и уходят. А я наизусть пересказываю свою явку. Единственный вопрос, который
задала мне адвокатша:

- Максим, а какое у вас образование?

Она все поняла. Она сделает все, чтобы это дело ее не коснулось. В таком
формате прошли две недели на Моторке.

Утро. Допрос в штабе. Оскорбления. Унижения. Давление. Ожидание очередных
истязаний и издевательств. Круглосуточный надзор. Телесный осмотр под
видеокамеру: "На вас оказывалось давление? - Нет. - Претензии к
администрации и заключенным имеете? - Нет". Унизительное бессилие.

- Макс, да не переживай ты. Тебе максимум накинут ГОД. Ну, может, два.

- А юлить начнешь - все двадцать!!!

Фсиновец забрал образец моей явки и ушел.

Возвращение на СИЗО-1

Уезд с Моторки приравнивался к освобождению. Но я не мог даже улыбаться. По
возвращению на СИЗО меня встретил тот же опер (дебил, считающий себя
умным). Увидев меня, он все понял и не стал расспрашивать.

Место убийства убийство Артема Дорофеева и Екатерины Левченко. Фото:
Светлана Виданова / "Новая"

Утро. Допрос. Я понимаю, что в любой миг меня могут вернуть на Моторку,
потому продолжаю кивать и поддерживать версию "Медузы". Следаку что-то
понадобилось, и он вышел. Адвокатша увидела мои глаза и села так, будто
готова меня выслушать.

- Пожалуйста, позвоните моей жене.

Я написал номер телефона и что надо передать: "Я во Владимире СИЗО-1.
Срочно нужен мой адвокат. История повторилась". Адвокатша прочла, оторвала
себе номер телефона, остальное отдала мне.

- Хорошо, я позвоню,- сказала она. - Что у тебя случилось?

- Они заставили меня отказаться от моего адвоката. Я ничего не могу
поделать. Иначе меня вернут на Тройку. Пожалуйста. Мне очень нужна ваша
помощь.

- Хорошо, Максим. Я поняла. Позвоню. Я знаю, что там, на Тройке,
происходит.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Не хочет признаваться - в больницу

Зачем свидетеля из Чувашии привезли во Владимир и изолировали

Весь этап, кроме нахождения на Моторке, я коротко протоколировал.
Вернувшись в камеру, я хотел записать, что сегодня был допрос. Начал искать
листок с записями. Его нигде нет. Не оказалось и листка, с которого я
переписывал явку с повинной. Без меня здесь рылись крысы. Изъять не могут -
значит, надо украсть.

Ночь я почти не спал и провел в нервном ожидании. Я думал, что завтра она
зайдет со следователем и попросит его оставить нас для консультации, как
обычно это делают адвокаты. Наконец будут новости из внешнего мира.

Утро. Допрос. Адвокатша даже на меня не взглянула. Мне стало плохо. Не
хватало воздуха и бросило в пот. В висках и затылке заломило. Допрос был
окончен, следователь вышел распечатать протокол.

- Ну что там? -Я умоляюще смотрел на нее.

- А? А: я не звонила.

- Почемууу? - с этим вопросом из меня вышел весь воздух.

- Ну, я позвоню, а мне твоя жена кучу вопросов будет задавать. Твой адвокат
начнет жалобы писать. Мне это зачем? Мальчик, ты не понял. Мне не нужны
проблемы.

- Просто скажите ей, где я!

- Максим, я тебя очень понимаю. И поняла сразу с первого дня, что там с
тобой происходило. Думаешь, я не поняла? Поняла. Но ты молчал!..

- Да как я мог там говорить?! У меня выбора не было.

- Я тебя по-человечески понимаю. Но и ты меня пойми:

Не понимает. У нее семья, карьера, дорогие шмотки. Губы выглядят так, будто
накачены. А я теряю последнюю ниточку, что связывала меня с внешним миром.
Лишаюсь всего, что имел. И остаток дней буду гнить здесь: Именно этого и
следовало от нее ожидать. А я, дурак, на что-то надеялся.

Вернулся следователь. Мы все подписали, и на прощание адвокатша выдала мне
целую лекцию о том, что надо сотрудничать со следствием.

Еще через день меня заказывают на этап. Всюду, кроме Моторки, я писал
роман-антиутопию. Трудился и кропалил над рукописью. И тут операм пришло в
голову прошмонать меня перед этапом. Рукопись их заинтересовала. Все тот же
дебил, считающий себя умным, сложил ее в несколько раз и убрал в задний
карман штанов.

- Одевайтесь.

- А рукопись?

- Вам все вернут.

Я оделся. Меня вывели к конвою.

- Раздевайтесь.

- Претензии, жалобы, заявления, есть? - спросил конвоир.

- Да, у меня изъяли мои бумаги и отказываются возвращать.

Началось разбирательство. Подошел опер и велел идти за ним:

- Я не пойму. Ты чё, уехать нормально не можешь?

- Верните рукопись.

-Ты там о каких-то странных вещах пишешь. Проверим на экстремизм и вернем.

- Тогда изымайте, как положено для проверки, а не крадите.

Опер смотрел на меня в упор, и я все не мог оторвать взгляд.

Так и уехал в Рязань с чувством того, что меня обворовали, и я голый все
еще стою на растяжке в ожидании чего-то худшего.



Sincerely yours,
Alex Tihonov


... Не надо класть оба яйца в одну корзину (В.Черномырдин)
--- FoxPro 2.60