Сборник рассказов "Дублицы"

Glazynov Maxim V. написал(а) к All в Feb 20 16:28:16 по местному времени:

этот авторский сборник Джеймса Джойса я прочитал с большим интересом.

Яркий и редкий пример авторских сборников, которые автор изначально продумал, и рассказы разместил наилучшим образом. И потому на самый лучший его рассказ и понравившися мне более всего - рассказ 'Мертвые' - читая этот сборник по порядку - выходишь на пике получаемого удовольствия. Рассказы все разные, но половина из них имеет открытую концовку. Половина рассказов резко обрывается и - останавливаешься, и задумываешься. И прокручиваешь ситуацию и так и этак.

Слог рассказов поэтичный, написано очень умело. И перевод отличный - если, конечно, читать перевод под редакцией Ивана Александровича Кашкина и группы его переводчиков, выполнивших эту работу в середине 30-х годов прошлого века.

Интересна также вступительная статья к этому сборнику, 'Перечитываем Джойса...' Е. Гениевой. Ее частично процитирую чуть ниже, но вне зависимости от оценки и мнения автора статьи - это умная, интересная и красивая книга, написанная мастером.

'Значение "Дублинцев" выходит за рамки лишь творчества Джойса. Это первое реалистическое произведение ирландской литературы XX века. И, наконец, "Дублинцы" - новый этап в развитии европейской новеллистики, не менее важный, чем чеховская проза.
Русский читатель "Дублинцев" непременно задаст себе вопрос: а нет ли прямого влияния Чехова на прозу ирландского автора? Сам Джойс, когда его спрашивали об этом, отвечал отрицательно: нет, он не был знаком с творчеством Чехова в пору работы над "Дублинцами". Но кажется, что чеховские персонажи: все эти жалкие, влачащие свои дни в пропыленных конторах клерки, люди "в футлярах", пошлые нувориши, интеллигенты, не знающие, куда приложить свои силы, женщины, задыхающиеся без любви, - "перекочевали" на страницы "Дублинцев". "Облачко" - это же "Толстый и тонкий". Было два приятеля. Один преуспел, а другой так и остался ничем и вот теперь на того, преуспевшего, взирает с подобострастием. А по сути оба пошлы и ничтожны. В "Личинах" просматривается "Смерть чиновника" - та же пошлость пошлого человека; в "Несчастном случае" - "Дама с собачкой" и "Человек в футляре". Или же вдруг мелькнет, как в концовке лучшего рассказа сборника - "Мертвые", образ снега из эпилога "Трех сестер".
Близость творческих установок ощутима и в поэтике. Оба писателя видели зловещие признаки духовного нездоровья своих современников в мелочах быта, поведении, походке, интонации - там, где другая рука, привыкшая к более размашистым мазкам, не нашла бы ничего заслуживающего внимания. Описывая в своих рассказах эту область житейских неурядиц, утверждая бесфабульность как художественную норму, Джойс и Чехов обосновывали новый тип эстетики. В мире, где всем завладела пошлость, нет и не может быть ничего нового. Рассказывать не о чем, можно лишь бесстрастно фиксировать в слове тягостное течение жизни. Боясь оказаться навязчивым, автор как бы предоставляет возможность читателю самому читать текст. Но текст так продуман и до такой степени драматизован, что и в самом деле есть только одна возможность, в одном-единственном месте текста написать: "Идет дождь".
Голос автора чаще всего заглушен многоголосием других персонажей. Голоса живут в прозе, в словах, передающих социальный уровень, духовное развитие, представления о нравственности. В этой новой прозе, где повествовательные возможности классического текста (проза Пушкина, Диккенса, Теккерея), как писал Горький, доведены до предела, приговор произносит не автор, но слово.
"Моим намерением, - писал Джойс, - было написать главу из духовной истории моей страны, и я выбрал местом действия Дублин, поскольку, с моей точки зрения, именно этот город является центром паралича".
Паралич для Джойса - это символ ненавистных ему пороков современной ирландской жизни: косности, низкопоклонства, коррупции, культурной отсталости, бездуховности. Дублин интересовал его не только как город, жизнь и нравы которого ему были знакомы до мелочей, но и как одна из древнейших столиц мира, то есть как воплощение города, а следовательно и многообразия социальной и духовной жизни человека.
Эту книгу отличает удивительная цельность. Эстетическим фундаментом "Дублинцев" стала математически точно рассчитанная Джойсом теория прекрасного, три "кита" которой - "полнота, гармония, озарение".
Нет смысла сейчас вникать в метафизический смысл этих категорий - тогда пришлось бы обратиться и к Фоме Аквинскому и Аристотелю, которых Джойс внимательно изучал. Полнота - многоплановое изображение жизни человека и общества. "Я пытался, - писал Джойс, - представить жизнь Дублина на суд беспристрастного читателя в четырех аспектах: детство, отрочество, зрелость, общественная жизнь". Гармония - строго продуманная последовательность произведений, установленная самим писателем: "Сестры", "Встреча", "Аравия" - рассказы о детстве; "Эвелин", "После гонок", "Два рыцаря", "Пансион" - о юности; "Облачко", "Личины", "Земля", "Несчастный случай" - о зрелости; "В день плюща", "Мать", "Милость божия" - рассказы об общественной жизни, их сложная внутренняя, тематическая, идейная, интонационно-стилистическая связь друг с другом и с общим замыслом сборника. И наконец, озарение - художественный приговор. Озарение есть и в каждом рассказе (это концовка, выделяющаяся из всего повествования особой ритмической организацией прозы), и во всем сборнике (рассказ "Мертвые", в котором тема физической и духовной смерти и духовного возрождения звучит особенно пронзительно).
"Сестры" - своего рода лирический пролог: слою "паралич" несколько раз встречается в рассказе и в конце концов превращается в лейтмотив, настойчиво напоминающий, что паралич - это не только болезнь, сразившая отца Флинна, но и духовное состояние мира, в который входит ребенок.
Одной из главных причин духовного паралича Джойс считает ирландский католицизм. Отец Флинн, неподвижный, с загадочно-пустой улыбкой на искаженном болезнью лице, воспринимается как символ ирландской церкви. С этим символом тесно связан и другой - чаша для причастия, которая, в свою очередь, обозначает духовную полноту жизни, но ее-то Джойс и не видит в ирландской религии.
С детства у юных ирландцев рушатся надежды, их "чаши" дают трещину от самого первого соприкосновения с действительностью. Радостное чувство открытия прекрасного мира омрачается в рассказе "Встреча" беседой со странным незнакомцем. Грязь, пошлость властно вторгаются в детский справедливый мир.
Но не только в большом мире царят холод, враждебность и пошлость. Нет тепла, понимания, сочувствия и дома. В рассказе "Аравия" сокровенная мечта мальчика купить своей подруге подарок, какой-нибудь пустячок, на благотворительном базаре грубо разбивается о черствость взрослых, забывших про его просьбу. В своих мечтах герои Джойса уносятся в далекие восточные страны, на Дикий Запад, в привольное царство ковбоев. Но как только мечта попадает в сонное царство Дублина, на нее сразу же ложится печать тления. Дублинский благотворительный базар с заманчиво звучащим восточным названием "Аравия" - жалкая пародия на настоящий праздник.
И вот детство позади. Следующая стадия - юность. Эвелин, героиня одноименного рассказа, хотя и понимает, что в Ирландии ее ожидает участь не лучшая, чем судьба сошедшей с ума матери, не в силах порвать с тупой работой, убожеством дома, всем монотонным существованием. Трагедия не только Эвелин, но целого поколения ирландцев в том, что они не могут стряхнуть путы.
Те, кто остаются в Ирландии, обречены превратиться в героев рассказа "После гонок". Джим, сын дублинского мясника (деталь для Джойса весьма значительная), достойный представитель ирландской "золотой молодежи", с юности включился в бессмысленные гонки по жизни.
В рассказе "Два рыцаря" жестоко высмеян моральный кодекс молодых людей, которые не гнушаются никакими средствами - лишь бы раздобыть денег. Само название глубоко иронично: рыцарь, идеал мужской добродетели минувших столетий, в аморальном мире Дублина превратился в жалкого сутенера.
В джойсовском рассказе о ловле жениха ("Пансион") нет ничего комического. Нудный и вязкий быт исключает радость. В этом царстве мясников (отец героини - тоже мясник), расчетливых матерей, девушек, не имеющих никакого нравственного чувства, жить не скучно, но жутко.
В рассказах о зрелости (они же повествуют и об общественной жизни Дублина) перед читателем проходит вереница несостоявшихся людей, которых Джойс видит и в среде буржуазии, и интеллигенции, и рабочих. Паралич охватил все слои ирландской жизни.
Джойс лепит характер из полутонов: в самом отпетом человеке он видит человеческое, а потому сторонится поспешных, скорых выводов. Даже когда степень нравственного падения оказывается сокрушительной, когда мало или же вовсе нет надежды на возрождение (клерк Фэррингтон в рассказе "Личины"), Джойс заставляет нас понять причины краха. Авторская позиция проявляется в случайных, на первый, быстрый взгляд почти незаметных деталях. Но в прозе, в которой нет ничего случайного, не случайно и частое, почти назойливое определение "человек" по отношению к Фэррингтону. Оно подчеркивает обезличенность в овеществленном мире, сознательную стертость личности, но оно же без ненужной патетики напоминает читателю, что даже "бывший" человек - человек.
Джойсовская деталь несет огромную нагрузку в тексте - ее правильное понимание может решительным образом изменить все видение рассказа. Поначалу кажется, что Джойс симпатизирует Крошке Чендлеру из рассказа "Облачко": он порядочен, особенно по сравнению с Галлахером, он любит стихи, мечтает о творчестве. Но поэтический ореол, окружающий его, начинает тускнеть, когда мы внимательнее вчитываемся в детали: Chandler - "свечный фабрикант", "торговец свечами" - нет, он не та свеча, которая рассеет мрак Дублина. Да и поэзия, вызывающая его восхищение, - всего лишь незрелые юношеские стихи Байрона.
Джойсу совсем не свойственна сентиментальность и слащавость в обращении с его "маленькими людьми". Но именно такой суровый реализм рождает неподдельное сочувствие. Ему искренне жаль прачку Марию из рассказа "Земля" - она жертва безжалостной, тупой жизни. Щемящей грустью пронизана сцена, когда Мария поет песню "Мне снилось, что я в чертогах живу" и повторяет строчку о чертогах и недоступной ей любви дважды.
Джойс не лишает своих героев надежды на другую жизнь. Для мистера Даффи из рассказа "Несчастный случай" такой возможностью стала встреча с полюбившей его миссис Синико. Но он, в своем эгоизме и гордыне, отверг этот драгоценный дар, а миссис Синико, не перенеся разлуки, покончила с собой. И хотя судебное разбирательство никого не сочло виновным - недаром Джойс предпослал столь ироничное, остраненное заглавие рассказу: "Несчастный случай", - для автора нет прощения человеку, убившему живую душу другого.
"В день плюща", "Мать", "Милость божия" - наиболее сатирические рассказы "Дублинцев"; здесь мишень Джойса - ирландская политика, искусство, религия.
В рассказе "В день плюща" нарисована картина выборов в муниципальный совет города. Хотя члены комитета носят листок плюща в память о Парнелле (действие происходит в годовщину смерти вождя), хотя его имя у всех на устах, а один из персонажей читает в память о нем стихотворение, предательство "некоронованного короля" Ирландии продолжается. Члены комитета, мнящие себя патриотами, собирают голоса в пользу трактирщика. Парнелл стал для ирландцев все той же мечтой, прекрасной и далекой, как Восток. Джойс безжалостно развенчивает ненавистные ему ирландские грезы и самообман, вводя в текст комическую, снижающую деталь: звук "пок!" - звук вылетающей из бутылки пробки, - вот жалкий салют в честь великого человека.
Ядовитой иронией пропитан весь рассказ "Мать", в котором высмеивается ажиотаж, поднятый вокруг Ирландского Возрождения. Джойс описывает тех псевдодеятелей ирландской культуры, которые поспешили нагреть руки на национальных чувствах. Этим пошлым, пристроившимся к истории людям все равно чему служить и чему поклоняться.
Пошлость царит и в той области ирландской жизни, где духовность полагается "по штату", - в рассказе "Милость божия" Джойс рисует сокрушительный в своем сарказме образ деляги-священника, излагающего учение Иисуса Христа на бухгалтерско-банковский манер.
В первоначальном замысле Джойса "Милость божия" завершала цикл. И если вглядеться в структуру рассказа, можно заметить, как Джойс подводит социальный итог своей повести о пошлой жизни. Буржуа разных калибров, с которыми мы по отдельности встречались в предыдущих рассказах, все эти продажные отцы города, владельцы ссудных касс, лицемерные репортеры - заполонили церковь, куда пришел покаяться в своих грехах герой, Кернан. Интересно отметить, что с некоторыми персонажами мы знакомы по предыдущим рассказам: с агентом предвыборной кампании мистером Фэннингом ("В день плюща"), с репортером мистером Хендриком ("Мать"). Возвращение к старым персонажам позволяет Джойсу создать ощущение единого мира. Важно и еще одно обстоятельство: мир Джойса - не фотография с замершими фигурами. Его мир находится в постоянном движении. В этом рассказе читатель "видит", как усаживается один, как поправляет шляпу другой, а третий перешептывается с соседом. Создать эффект живой жизни в слове Джойсу помог прием монтажа, который он впервые использовал в этом рассказе и который станет одним из основных моментов его поэтики в "Улиссе". Функцию движущейся камеры выполняет взгляд героя рассказа Кернана. Вот он выхватил какое-то лицо из общей картины, более подробно остановился на детали, внезапно привлекшей его внимание, потом продолжил свое движение по рядам молящихся и тем самым объединил частности в целое.
Однако социального "озарения", социальной истины было недостаточно Джойсу для выполнения его конечной задачи; ему еще было нужно и этико-нравственное "озарение". Им стал рассказ "Мертвые", написанный после завершения всего цикла, шедевр не только психологической прозы раннего Джойса, но и всей английской новеллистики XX века. Это история прозрения Габриела Конроя, педагога и журналиста, самоуверенного человека, души общества, блестящего оратора, прекрасного мужа. И вдруг оказывается, что все это - фикция. Габриел Конрой, так гладко и красиво рассуждающий об ирландском духе, не хочет отдать свои силы родине, и его любование национальными обычаями - не более чем поза.
Показав социальную несостоятельность своего героя, Джойс подвергает его другой, еще более жестокой и важной для него проверке - экзамену на человечность. Сцена "человеческого" разоблачения Габриела Конроя происходит, когда он узнает причину тяжелого настроения своей жены Греты. Старинная ирландская баллада вызвала в памяти Греты образ Майкла Фюрея, юноши, который некогда любил ее и умер после того, как простоял под дождем у ее окна в вечер разлуки.
Горькая ирония в том, что умерший Майкл Фюрей - единственно живой в веренице духовных мертвецов "Дублинцев", поскольку в своей жизни руководствовался самым важным законом - законом любви. Он тот, кто разбудил не только Грету, но и Габриела от духовной спячки.
Темы, занявшие центральное место в западной прозе XX века: взаимонепонимание, немота, отчужденность людей друг от друга и от мира, одиночество, мучительные поиски своего "я", - были развиты Джойсом в этом рассказе еще в начале столетия.
Проза "Дублинцев" - проза урбанистическая. Дублин - настоящий герой рассказов. Его самостоятельная жизнь лишь подчеркивает ощущение заброшенности персонажей Джойса. Они кружат по его улицам, а город молча, без сострадания взирает на них. И только в "Мертвых" действие - если можно определить происходящее с Конроем этим словом - переносится на природу: спертая, застоявшаяся атмосфера разряжается потоком морозного воздуха. Прекрасная, лирическая в своей тональности картина падающего снега, примиряющего все горести и разрешающего все противоречия, выполняет конечную задачу Джойса - соединить "сейчас и здесь" с вечностью...'
(c) 'Перечитываем Джойса...' Э, Е. Гениева.

До новых встреч! Glazynov Maxim V.
... В начале было слово. В конце будет ориджин.(С)
--- Glazynov Maxim V.